- Сеньора Кабалье, это большая честь получить вашу аудиенцию…
- Бросьте. Я не люблю всю эту лесть.
- Это не лесть. Это искреннее восхищение вашим величием.
- Да уж. Я действительно большая. Хотя и похудела на 20 килограммов. Ха-ха-ха.
- Я о другом величии. На фестиваль в Сорию я приехал сразу после концерта Мадонны в Москве, и ваше пение захватило гораздо сильнее, хотя на сцене, кроме рояля, декоративной пальмы и собственно вас, ничего не было, а у Мадонны — и супертехнологии, и многомиллионная декорация, которые, однако, не спасли поп-звезду от фальшивых нот…
- Зато она гораздо более худенькая и красивая, чем я. А сцены у нее такие большие. А я такая большая, а сцены у меня всегда маленькие…
- Вы одна из немногих оперных див, которая в некотором смысле флиртовала с поп-музыкой и поп-звездами, не изменяя при этом своей творческой сущности.
- Знаете, я с раннего детства была большой поклонницей, настоящим фанатом Фрэнка Синатры. И в самом начале своей карьеры в Нью-Йорке у меня появилась возможность познакомиться с Фрэнком. Он приехал послушать оперу, в которой я участвовала. Не из-за меня, а просто послушать оперу со своим другом, киноактером Дэнни Кеем. И мы познакомились. Он пригласил меня на благотворительный концерт в фонд больных раком. Тогда в Нью-Йорке часто устраивались благотворительные акции. Я согласилась, конечно, с большим удовольствием. Были Лучано Паваротти, Дайана Росс. Я спела оперный дуэт с Паваротти, а потом и вместе с Фрэнком Синатрой одну из его самых известных песен. Это был мой первый раз, когда я пела не оперную музыку — в 60-х годах прошлого века! Второй раз у меня это случилось с Майклом Болтоном в Лос-Анджелесе, на одной из этих помпезных голливудских церемоний. Мы пели арию из мюзикла “Phantom Of The Opera” и несколько современных вещей. Но потом в таких историях я долго не участвовала. Я считала, что мой академизм не органичен для подобных вещей.
- Однако вы вошли в историю мировой поп-музыки,исполнив дуэт “Barcelona” с Фредди Меркьюри, хотяи там были абсолютно академичны. Фредди сейчас отмечал бы свое 60-летие, на днях это сделали егопоклонники по всему миру. Наверняка и вы вспоминали его в тот день?
- Безусловно! Я его вспоминаю гораздо чаще, чем только в дни рождения. Мы совсем недавно, на свадьбе моей дочери Монтситты, открыли бутылку шампанского, которую мне подарил сам Фредди. Я ее берегла, как драгоценность. Благодаря Фредди мне опять пришлось выйти за рамки оперного искусства, но я это сделала с большим удовольствием. В 80-х годах мэр Барселоны предложил мне поучаствовать в подготовке к Олимпийским играм 92-го года. И в день, когда Барселону избрали столицей будущей Олимпиады, я попросила, чтобы мне дали возможность сделать что-то современное, что-нибудь такое, что могло понравиться молодежи, но только не оперу. Ведь Олимпийские игры по духу и сути — молодежный праздник. Моему брату Карлосу пришло в голову подумать о Фредди. Он был человеком, который искренне любил оперу. И к тому же он был моим поклонником. Фредди мне признавался, что собирает все мои диски, и приезжал даже на мой концерт в Нью-Йорк, когда я пела Вагнера, что меня сильно удивило, потому что такую музыку могут понимать только очень разборчивые и профессиональные люди. Поэтому мы и подумали о Фредди. Оставалось только понять, понравится ли эта идея ему самому — создать что-то совместное.
- Вы так говорите, как будто можно представить, что кто-то не примчался бы в Барселону, получив личное приглашение от самой Монтсеррат Кабалье…
- Ну, вы знаете, группа Queen тоже была известной в мире. Им, в общем-то, и без меня было чем заниматься. Но Фредди приехал. Он принял меня в отеле, где остановился, в огромном салоне, там стояли три рояля и большой современный пульт для записи музыки. Он спросил меня, что бы я хотела. Я говорю — не знаю, знаю только, что хочу не оперу, это вы мне должны сказать, что сейчас модно. И удивительно — потому что никогда не думаешь, что поп-музыкант может быть таким музыкальным, — он садится за рояль и начинает импровизировать. Я тут, как всегда, влезла со своим оперным снобизмом. Удивленно спрашиваю: вы играете на рояле? Он на меня посмотрел, конечно, совершенно уничтожающим взглядом и так по клавишам Шопена как заиграл — тарара-тарара. Я остолбенела просто. Говорю: очень хорошо играете. Он засмеялся и говорит: я в юности серьезно изучал музыку, занимался и композицией, и роялем, и вокалом. Я спрашиваю: и какой же у вас был вокал? Я-то ведь слышала только, как он рок поет. Он говорит — баритон. И начинает мне петь гаммы. Я думаю — и действительно у него баритон. Тогда спрашиваю: почему же вы не поете таким красивым баритоном? А он говорит: потому что мои поклонники тогда не придут на мои концерты. Ха-ха-ха… В общем, он сыграл еще немного импровизаций, и мы решили, что Фредди сделает макет нескольких мелодий и мы обсудим это, когда я приеду в Лондон петь в “Ковент Гардене”. Это было в конце 87-го года. В Лондоне у него дома мы послушали четыре или пять мелодий, из них более-менее законченной линией была та, которая потом стала “Барселоной”. Она мне и понравилась больше всего. Там еще не было слов. Но сама мелодия мне показалась очень красивой. Когда все было готово, мы получили одобрение и разрешение мэра Барселоны исполнять это как официальный гимн Олимпиады. Для меня это было огромное событие. Мало того что это была встреча и работа с настоящим музыкантом высочайшего профессионализма, но еще и удивительный опыт, когда стирались границы между такими разными жанрами — оперой и поп-музыкой.
|